21

21

Она стояла у зеркала и рассматривала фотографии.

— А это кто?

— Катя и Павлик.

— А это?

— Это я. На целине.

— Я бы не устояла! Класс! А чуб-то какой! Гарный хлопец! А это кто?

— Это мой отец.

— Надо же. Сапоги. Пальто. Я думала, что тогда в лаптях все ходили.

— Я, бывало, надевал. Пацаном.

— Лица, жалко, не видно. Сколько у вас в роду живут?

— Как кому повезет.

— Петр, долгожительство — это вещь наследственная! По наследству передается. Может, тебе на роду написано не семьдесят два, а сто два года прожить?

— Да не довелось как-то никому до своей смерти дожить. Все помогали.

— А я и сама не хочу долго! Лучше уж быстро, но ярко! Чтобы полной чашей! Не хочу тлеть, дымить и вонять! Кому я буду нужна в семьдесят два года?! Кому ты нужен в свои семьдесят два?

— Не знаю. Вот разве тебе… пригодился.

— Мне? Подарили хромому клюшку в обмен на кислородную подушку! Мы с тобой не пара. Со здоровьем у нас с тобой, Михалыч, неважняк!

— У тебя есть хоть где жить?

— А это где угодно. Были бы деньги!

— Хочешь — живи здесь.

— У тебя таких денег, Петруха, нет. А бесплатно? Я же не Армия спасения. И куда же я тебя дену?

— А куда меня девать… Все туда же. Мне уж недолго осталось.

— Нет уж, Петя. Копти себе небо дальше! Ты же вроде как не куришь? Завидная партия! Я ведь твоя должница, если не прихлопнут, так телевизор тебе из города пришлю. На батарейках. А то ты тут совсем одичаешь!

— А чего там хорошего, в телевизоре-то?

— Хорошего? — обернулась она. — Хорошего мало. Зато как посмотришь или послушаешь, своя жизнь лучше кажется. Или наоборот. Ты вот к смерти готовишься, а зря. К жизни надо готовиться. Смерть и так придет, готовься или не готовься. Придет — и все. Хорошо, если во сне. А если заживо будет пожирать, рвать по кусочкам?!

На глазах у нее заблестели слезы. Она замолчала, посмотрела в окно.

— Что-то я совсем у тебя разнюнилась. А ведь когда-то Железкой звали. Ну что, Зуев, прошу за стол. Только переоденься, не жмись. Праздник все-таки. Поторжественней, поторжественней!